– Премного благодарю, ваше величество.

Принц Гектор скомандовал перестроение. Шиммерийцы выдвинулись вперед, сверкая полированными щитами. Имперские полки опустили знамена, разбились на роты, рассредоточились между телегами обоза. В таком порядке и двигалось войско вечером, когда впервые встретило западных разведчиков. Несколько всадников появились в поле, приблизились на расстояние ясной видимости – и умчались прежде, чем южане организовали погоню.

– Скоро, – кратко отметил Дейви и выставил двойные караулы.

Этой ночью шиммерийцы развлекались с особым усердием. Кто-то бегал голышом из шатра в шатер, визг и смех не смолкали до рассвета. На марше Уильям Дейви с негодованием доложил императору:

– Южные павлины спят в седлах! Все, как один, клюют носами! Ни на что не способны. Ваше величество, запретите оргии!

Владыка равнодушно пожал плечами:

– А ты как думаешь, Менсон? Запретить?..

В своей жизни Менсон потерпел одно большое поражение. Не из-за пьянства или усталости, или низкой дисциплины. Катастрофа вообще не зависела от Менсона: она произошла по вине дурной случайности и одного благородного идиота. Если бы Менсону предложили провести последнюю ночь перед гибелью так, как принц Гектор с Катрин Катрин, он бы вряд ли отказался.

– Неважно, владыка, – ответил шут. – Все это неважно. Пускай себе, что хотят…

– Я согласен с Менсоном, генерал. Оставьте южан в покое.

Тем днем они снова встречали разведки врага. Шиммерийские лучники даже подстрелили одного шавана. Без никаких пыток он рассказал, что войско Степного Огня в сутках пути – под стенами Мелоранжа. Выдал и численность – легко, без колебаний: двадцать восемь тысяч. Число было не тайной, а предметом гордости.

Эту ночь южане провели так же, как и прошлую.

Следующим днем, когда над горизонтом уже поднялись башни герцогской столицы, степняки атаковали.

* * *

Менсон не видел сражения. Оттуда, где он находился, мог видеть только полдюжины телег обоза и десяток солдат из тылового прикрытия. Эти солдаты ни с кем не сражались. Всю битву простояли на постах, красные от напряжения нервов, и по очереди бегали узнать, как идут дела на передовой. Так что императорский шут не видел ничего существенного, зато слышал все звуки битвы. Звуки были видимы и осязаемы, имели цвет, плотность, фактуру.

Сначала с востока повеяло холодом, и небо стало черным, как вспаханное поле. Тьма и холод надвигались, заполняя весь мир, будто гигантская змея всасывала войско. Вдруг грянул гром, и все изменилось: мороз сменился жаром, тьма – огнем. Передовая гремела и полыхала, и все вокруг розовело от зарева… Потом затрещало, захрустело, заскрежетало. Нечто огромное проломилось, рухнуло, разбиваясь на части. Небо покрылось кровавыми пятнами, они растекались между облаков, багровые капли дождем сыпались вниз. А мир на востоке – совсем рядом! – ломался и рушился. Земля проседала, кренилась. Менсон стоял на четвереньках, цепляясь за траву, чтобы не скатиться в пропасть… Встряска – и грунт ушел из-под ног. Лежа на спине, Менсон смотрел, как в красном небе вспыхнули россыпью лазурные искры. Грохот сменился скрипом металла, звоном натянутых струн. Мир закачался в шатком, неустойчивом равновесии. Когда склонялся к востоку, можно было увидеть край бездны…

Видимо, шут потерял сознание. Спустя время Форлемей привел его в чувства, брызжа в лицо холодной водой. Усадил, дал выпить орджа. Менсон увидел небо: голубое, как полагается. Земля стояла ровно. Он хлопнул по ней, чтобы убедиться: не дрожит, держится прочно. Менсон задышал спокойнее. Не ожидая вопросов, Форлемей рассказал обо всем.

Дорога на Мелоранж, по которой шла армия, была руслом реки Оранж, высохшей в незапамятные времена. По левую руку от него стояли веревочные леса, по правую стелились луга. Сухое русло чертило границу меж царством деревьев и империей травы.

Джунгли прикрывали правый фланг войска, и владыка не боялся атаки оттуда. Но луга на левом фланге были родной стихией шаванов. Всадники Запада без труда могли обойти имперское войско сбоку или с тыла. Впрочем, Моран Степной Огонь не стал хитрить. Иногда самая тонкая игра – в отсутствии игры.

Конная орда ринулась в атаку кратчайшим путем – по сухому руслу Оранжа. Прямиком навстречу шиммерийскому авангарду. Без проволочек, без предупреждений. Во фронт.

Ясным днем конница врага была видна издали, и шиммерийцы имели добрый час, чтобы построиться в боевые порядки, перегородить русло стеной копейщиков, расставить стрелков по флангу среди джунглей, рассыпать перед фронтом железные колючки и вколотить в землю заостренные колья. Тщетные усилия: шаванов было слишком много.

Волна налетела на строй шиммерийцев – и напоролась на копья и стрелы, расшиблась. Но за нею шла вторая и третья, и четвертая… Бессмысленно считать. Ведь это не волны, а сплошная река из мяса и железа. Южная пехота выстояла, сколько могла – минут десять, может, двенадцать. Потом хлынула врассыпную: в джунгли, в луга, назад по руслу. Шаваны преследовали шиммерийцев, гикая и визжа, вращая кривыми мечами. Рубили, сшибали, топтали копытами. Искровики императора стояли в тылу, укрывшись за телегами обоза, и офицеры цедили сквозь зубы:

– Ни с места. Ни с места, тьма сожри! Ждем!

Ошалелые от ужаса южане хлынули в просветы меж телег. Теряя оружие, бежали мимо искровых отрядов, вопили с ненавистью:

– Персты! Давайте Персты! Бейтесь, трусы!..

– Стоять! – орали своим солдатам офицеры владыки. – Ждем!!!

Гвардейцы покрепче перехватывали искровые копья, утирали ладони от пота.

– Стоять!!!

Остатки шиммерийского войска нырнули в тыл. Шаваны, разгоряченные погоней, пьяные от крови, не видящие ничего, кроме спин врагов, влетели в просветы меж телег. Капкан сработал.

Искровое копье убивает мгновенно. Первая сотня кочевников погибла, не успев даже вскрикнуть. Ей на смену уже летели новые – и тоже ложились под ударами искры. Шаваны оказывались в тесноте, толчее, неразберихе, спотыкались о тела, вертелись в панике – и падали под сухой треск разряда.

Наконец, Степной Огонь понял, что происходит, и сумел остановить свое войско. Конница сгрудилась в сухом русле, не решаясь больше атаковать обоз. Тогда на правом фланге из-за деревьев выступили имперские лучники и принялись расстреливать неподвижных дикарей. Отряд шаванов рванулся туда, но напоролся на прикрытие из искровой пехоты, откатился назад в русло. Толпа из тысяч конников, замершая в открытой низине, – сложно придумать лучшую мишень для лучников! При всем желании промахнуться, не сможешь. Стрелы сыпались градом, войско Запада рушилось в пыль.

Шаваны предприняли еще одну отчаянную атаку: спешившись, кинулись на обоз. Их все еще было намного больше, чем имперских пехотинцев, а искровые копья уже истратили заряды. Однако атака захлебнулась. Может, дело в мастерстве искровиков, отточенном годами тренировок. А может, в том, что шаванам пришлось сражаться, стоя на трупах своих братьев…